Ну и что, что тролль[СИ] - Д Кузиманза

И опять Айвен шёл, но теперь лесной дорогой, которая постепенно превращалась в узкое и неглубокое ущелье. Дорога была ему отлично знакома: одно из любимых мест его детства. Справа белели высокие березы, по левой же стороне золотилась гуща соснового молодняка. Всё больше чувствовал в воздухе влажность и запах прелых листьев. Здесь, дальше по ущелью господствовал лес бука — мрачный и суровый в эту пору дня. Он медленно двигался вперёд. Не чувствовал страха, несмотря на то, что становилось всё темнее и тише. И тогда вдруг стал отдавать себе отчёт, что тишина, которая его окружает, абсолютна. Поднял голову, чтобы посмотреть на звезды, но небо не было уже безоблачным.

— О-о-ох… — вздохнул с удивлением.

То, что двигалось по узкой полосе неба, между двумя стенами леса, явно не походило на тучи. Только после долгого присматривания до него дошло, на что смотрит. Почувствовал влагу. На лице, на ладонях, одежде. Так не пахнут прелые листья и трава. Запах тошнотворно-сладковатый.

Кровь! Падала большими каплями из огромных, тяжелых вен, висящих здесь же над лесом. Облила его всего. Когда почувствовал страх, не мог уже свободно двигаться. Постепенно терял человеческие контуры и становился неестественно большим коричневым сгустком. Ужас, который в конце концов коснулся его оцепеневшего сознания, был последним ощущением, которое запомнил, как свое. Сгусток поглотился.

— Я существую, как я. — Это было единственным, что мог понимать. Не имел чувств, желаний, тела. Попросту был. Ничто, кроме "был". Не знал, как долго это длилось, потому что не знал ни одной меры, ни даже не мог чем-то "знать". Миг, как вечность. Не знал места, в котором находился. Не имел понятия, кем является, какой и зачем. Понимал лишь одно:

— Я существую.

Что-то изменилось. Невесть что позволило ему распознать звук. Или сначала появилось чувство слуха, или орган позволяющий отличить звучание от тишины? Достаточно, что услышал мелодию. А затем понял слова.

А потом его выплюнуло. Маленькая человеческая фигурка во мрака букового леса, непонимающе глядящая на низко висящие, тяжелые, тёмно-синие тучи. Как приятно — приплыла быстрая мысль — очередная моё изменение прошло спокойно.

Но это была неправда, и он закрыл глаза.

Озноб встряхнул его тело, и холодные капли пота выступили на лице. Внезапный страх исчез так же быстро, как воришка с присвоенным бумажником. Что-то жгло его теперь изнутри, какое-то пламя пожирало его и вынуждало встать и идти к неизвестной цели. Подчинился. С усилием поднялся на колени и открыл глаза. Стоял перед серой мраморной дверью. Надпись сообщала: "Каждый кузнец своего счастья".

— Я сошёл с ума! — громко сказал самому себе.

— …сошёл…

— …ума…

— …сошёл…

— …ума… — пошло отдаваться эхо, как будто был не в лесу, а в зале со странной акустикой.

Чтобы отделаться от навязчивых звуков, торопливо потянул дверь на себя. Напрасно! Дёрнул изо всех сил — так что хрустнули суставы.

— Болван, нужно не дёргать, а толкать! — крикнул кто-то со злостью. — Ну же! Ну! — оказывается, кричал сам. — Открывайся же!

Его ослепил кошмарный блеск. Закрыл глаза и… упал лицом в песок, а во рту почувствовал мелкие камешки и вкус крови. Отплёвываясь, поднялся на ноги.

— Прорвался… Кретин!

Желтый песок, без конца и края, окружал его со всех сторон, а солнце стояло в зените. Это солнце было королём, который мог уничтожить любого, самого сильного противника, а человека сожгло бы за полдня. Желание, о котором он забыл перед лицом Леди Бессмертия и ужасов букового ущелья, которого ещё минуту тому назад в своём безрассудстве не чувствовал, выросло до такой степени, что во рту не осталось даже слюны, а в теле сил.

— Воды! — прохрипел, падая на колени.

— Выбери, пришелец, — ответил ему король, — чего ты хочешь больше: воды или своей памяти?

— Воды! Зачем мне память, если я умру?

И хлынул дождь, смывая пыль и кровь, размывая границы миров.

Границы миров?

Подумай о них, глядя в звёздное небо. Присмотрись к дождинке и найди точку, в которой начинается её поверхность. И напомни себе минуту, когда ты родился. А затем подумай поздно ночью, засыпая, почему ты — это ты.

Посмотрел подозрительно в сторону окна. Что-то было иначе. Тучи. Темно-синие, тяжелые, растрёпанные, быстро меняющие форму. Напоминали ему его сон.

— Твоя песня. Это твоя песня. — Произнесённые с ледяным спокойствием слова происходили из его сна. Какого-то из множества снов. Помнил это очень четко. Помнил также облегчение, с которым проснулся. Однако сейчас, когда посмотрел в окно, появилось беспокойство. — Эти тучи…

Потянулся к сумке на столике за своей тетрадью:

"Интересно, что ещё я помню".

Начал писать дрожащей от возбуждения рукой:

"Волк, скрытый под маской кротости, сам не знаешь"…

Прочитал быстро, со злостью вырвал страницу и, смятую, бросил в угол.

— Бессмыслица! — Айвен медленно успокаивался. — Но нужно признать, что некоторые сны бывают очень странными…

В окно видел небо. Было чёрным и усыпанным звездами. Мог догадываться, что где-то за лесом поднимается месяц. Или горит большой огонь, зарево. Любил ночное небо. Начинал тогда мечтать. Закрыл глаза, мысли спокойно поплыли в неопределённость.

Но так же быстро неопределённость сменилась светом ламп, вкусными запахами, гулом голосов, знакомыми лицами. Он, Бесси и Готфрид сидели за накрытым столом корчмы при гостинице "У Беззащитной Сиротки".

— Айвен, за тебя и за твоё здоровье! — усмехнулся Готфрид, поднося к губам кружку тёмного пива.

— За искусство Ингигерды! — добавил Айвен.

— За искусство Ингигерды! — с энтузиазмом согласились Бесси и Готфрид. — И… Что-то случилось?

— Странно… — пробормотал маг. — Очень странно…

— Что странно?

— В гостинице и в корчме резные панели и потолочные балки, мебель и даже ковры такие же, как в том доме, где меня нашла Бесси.

— Неужели?

— Да. И мебель так же инкрустирована чем-то блестящим…

Корчма жила своей весёлой вечерней жизнью. Постояльцев из гостиницы было раз, два и обчёлся — Айвен и Бесси. Остальные пришли откуда-то из темноты. Айвен смотрел на них и сочинял их жизни. Готфрид занимался тем же, хотя знал многих из них.

Одни после тяжелой или лёгкой работы искали здесь столько отдыха, сколько мог осилить их кошелёк, другие пытались заработать, предлагая то, чего не было в меню. Третьи же — самые приветливые и с самыми честными глазами и невинными взглядами — ловили момент стащить всё, что плохо лежит в чужом кармане. Все знали друг друга настолько хорошо, что во время стычек точно оценивали, кто может быть виноват или от кого держаться стоит подальше. Впрочем, Готфрид не любил драк, а хозяйка их терпеть не могла. Поэтому шумели и верещали просто-напросто стараясь доказать свою правду в споре, часто помогая себе вилкой или ложкой, которыми отчаянно колотили по столу.